О том, как зрители смотрели спектакли во времена Шекспира, как поссорился Константин Сергеевич с Владимиром Ивановичем, о продолжении "Ревизора", а также секреты мастерства от Фаины Раневской, история о находчивом Отелло и кое-что еще о театре.
О времена, о нравы!
Театр времен Шекспира очень сильно отличается от современного театра и дело не только в том, что женские роли играли мужчины. Во-первых, билеты на балкон были гораздо дороже билетов в партер. Для особо дорогих гостей кресла ставили прямо на сцене, простой люд стоял перед сценой, а богачи смотрели пьесу с балкона. Во время представления люди активно обсуждали происходящее на сцене, щелкали семечки, перекусывали и все ошметки, огрызки и шелуху кидали на пол. Говорят, что в театре не было специального места для отправления естественных потребностей, поэтому люди опорожнялись прямо в зрительном зале на замусоренный пол. Кстати, крыши в театре не было, поэтому обладатели самых дешевых билетов могли смотреть спектакль в дождь и снег. А еще в театре орудовали "щипачи" и часто срезали кошельки, которые тогда представляли из себя мешочки с монетами, цепляющиеся за пояс. Поэтому зритель, погруженный в драму, происходящую на сцене, мог в финале остаться без гроша.
Борьба с пиратством
Любопытно, что в театре было распространено пиратство. Шекспир писал пьесы эксклюзивно для "Глобуса", и они не могли быть напечатаны, пока идут в театре. Переписчиков, пытающихся списать текст во время спектакля, выгоняли. Тогда желающие получить в свое распоряжение текст пьесы подкупали актеров (им, кстати, давали только текст своей роли, а не всю пьесу целиком), и они по памяти восстанавливали произведение. Вычислить предателя было очень легко - тот продался, в чьих репликах в копии не было ошибок. "Пиратов", понятное дело, выгоняли.
Гримировалась ли ты на ночь, Дездемона?
Однажды белый исполнитель роли венецианского мавра, знаменитый итальянец Сальвини, как обычно намазался гуталином или чем-то таким, что превратило его в черного как ночь Отелло. И вот он блистает на сцене, вращает в бешенстве глазами, но вдруг замечает, что зрители как-то странно шушукаются и смотрят на его руки. Хотя, учитывая, что дело происходило в Италии, зрители не просто перешептывались, а буквально кричали на актера и обвиняли его в неуважении к публике, бешено при это жестикулируя. Оказалось, что загримировать руки актер забыл. Находчивый артист спокойно доиграл сцену и ушел за кулисы. После антракта зрители сразу же уставились на руки Отелло, и они опять оказались белыми. В зале снова поднялся шум, но Сальвини вышел на авансцену и, блестяще произнося монолог, стал медленно снимать белые перчатки, руки под ними оказались черными. Зал оценил находчивость Сальвини и взорвался аплодисментами.
Удобный и общедоступный
В том, что сейчас зрительном зале не едят и не шумят мы во многом обязаны Станиславскому. В юности он насмотрелся на грязные провинциальные театры, поэтому в своем художественном общедоступном все решил подчинить действию на сцене и навести порядок в зале. Правилами он запретил входить в зал после начала действия, ходить лакеям и зрителям по залу, верхнюю одежду обязательно было сдавать в гардероб (вот почему театр начинается с вешалки). Актерам сделали удобные гримуборные, отменили оркестр, развлекающий посетителей в антракте, и постоянные вызовы на поклон, чтобы не разрывать действие пьесы и не отвлекать зрителя. Поначалу новые строгие правила вызвали недовольство зрителей, случались скандалы, но потихоньку театралы привыкли. Кстати, Станиславский распорядился установить именно деревянные кресла, потому что считал, что зрителю не должно быть удобно в театральном кресле. Развалившись на мягком сиденье, он может заснуть. Многое из этого было обговорено на знаменитой встрече с Немировичем-Данченко в "Славянском базаре", которая длилась целых 18 часов!
Находка режиссера
Кстати, по поводу скуки в театре. В одном небольшом шахтерском городе в Испании был театр. И вот шахтеры после тяжелой смены заходили приобщиться к высокому искусству. Известно, что у Любимова был двухцветный фонарик, которым он из темноты зрительного зала подавал актерам сигналы, зеленый - хорошо, красный - плохо. У актеров того испанского театра был другой сигнал - фонарики на касках зрителей-шахтеров. По распоряжению режиссера, зал освещался только светом шахтерских касок, и, когда актеры были неубедительны, зрители, уставшие за смену в забое, начинали клевать носом или вовсе засыпали, тогда сцена погружалась во мрак. Хочешь, чтобы тебя увидели, играй хорошо.
Ревизор 2: Чиновник наносит ответный удар
Премьера гоголевского "Ревизора" наделала в свое время много шума. Как известно, Николаю I пьеса понравилась. "Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!", - сказал император, выходя из ложи. Если бы не Николай Павлович, то пьесу, конечно, цензура бы не пропустила. Но не всем "Ревизор" пришелся по душе. Гоголя называли врагом России, наглецом и циником, писали жалобы на имя директора императорских театров. Для тех, кого особенно сильно возмутила пьеса Гоголя, некто Цицианов написал продолжение под названием "Настоящий ревизор". Какое-то время в Александринском театре в один вечер показывали сразу двух "Ревизоров". В пьесе Цицианова в городок приезжал настоящий ревизор по фамилии Проводов. Он изображался идеальным чиновником и по ходу пьесы наказывал всех взяточников и самого Хлестакова, женился на дочери городничего, а в финале расхваливал Николая I.
Работа над собой
Станиславский в "Моей жизни в искусстве" пишет, что был ужасно неуклюж и косноязычен: "Но я, как на зло, был высок, неуклюж, неграциозен и косноязычен на многих буквах. Я отличался исключительной неловкостью: когда я входил в маленькую комнату, спешили убирать статуэтки, вазы, которые я задевал и разбивал". Его разговоры про актерство ничего кроме смеха у окружающих не вызывали. Станиславскому приходилось долго и упорно работать над собой, над дикцией, пластикой. На вступительных экзаменах в театральное училище Станиславского почти забраковали, а взяли только потому, что "рост, голос, фигура редки на сцене". Проучился там Константин Сергеевич всего три недели.
Ссора века
Станиславский часто ссорился с Немировичем-Данченко. И вот однажды очередная смертельная обида затянулась, и актеры решили помирить двух гениев. После одного из спектаклей в торжественной обстановке перед собравшейся труппой основатели театра должны были пожать друг другу руки. Главные герои церемонии были предупреждены и согласны. И вот в этот торжественный момент Станиславский выходит из одной кулисы с протянутой рукой, а Немирович из другой и тоже с протянутой рукой. Станиславский благодаря высокому росту дошел до центра сцены гораздо быстрее своего коллеги и стал его там поджидать. Немирович ускорил шаг, споткнулся о ковер, лежащий на сцене, и упал прямо в ноги Константину Сергеевичу. В зале наступила мертвая тишина, и тут Станиславский громко и очень театрально произнес: "Нууу, зачем же уж так-то?". Говорят, что с тех пор два гения больше не общались.
Комедь
Когда Чехов принес в театр "Трех сестер" и прочитал всей труппе, то артисты, Станиславский и Немирович к финалу разрыдались и никак не могли остановиться, история сестер из провинции произвела на слушавших колоссальное впечатление. Антон Павловича хвалили, обнимали, рыдая и причитая. Чехов побелел, быстро собрался и уехал домой. Труппа была в недоумении. Станиславсикй немедленно отправился к Чехову домой и между ними состоялся примерно такой диалог. "Антон Павлович, пьеса чудесная, почему же вы обиделись?", - спросил режиссер. "Потому что вы разрыдались", - ответил драматург. "А как можно было не разрыдаться?" - недоумевал Станиславский. "Эх вы, ничего не поняли. Ведь я же КОМЕДИЮ написал", - махнул рукой Чехов.
Вообще у Чехова было своеобразное чувство юмора. В первых версиях "Вишневого сада" Раневская была комической старухой, а Гаев, большой любитель бильярда, не имел одной руки. Чехов считал, что будет забавно наблюдать за одноруким, играющим в бильярд.
Последний поклон
Константин Сергеевич вышел последний раз на сцену в 1928 году на 30-летнем юбилее Художественного театра. В программе были торжественные речи, два действия из чеховских "Трех сестер", вручение адресов, чтение поздравительных телеграмм и прочее в таком духе. Заканчивая речь, Константин Сергеевич попросил почтить минутой молчания Савву Тимофеевича Морозова, на средства которого театр был построен. Советские руководители в ложах переглянулись, но все-таки выполнили просьбу старика Станислваского и встали, и помолчали в память о русском предпринимателе. Потом Станиславский вышел в на сцену в своей коронной роли полковника Вершинина, а в антракте "доброжелатели" намекнули ему, что после того, как он заставил коммунистов встать в память о капиталисте, театр и его самого ждут большие неприятности. Станиславский кое-как доиграл пьесу, добрался до гримерки и рухнул на кушетку. Он пережил тяжелейший сердечный приступ. Врачи запретили ему играть.
Мудрость от Раневской
Финальный аккорд от знаменитой Фаины Равневской. В последние годы Раневская блистала в спектакле Анатолия Эфроса "Дальше - тишина..." в Театре имени Моссовета. Однажды после очередного спектакля, пораженный игрой уже очень пожилой актрисы молодой корреспондент какой-то газеты пробрался в гримерку к звезде и в восхищении принялся нахваливать ее игру. "Вы так самозабвенно играете, так погружены в роль, вы наверное ничего вокруг себя не замечаете". "Если бы я ничего не замечала, то бы в оркестровую яму", - невозмутимо ответила Раневская. Молодой человек был в шоке от откровенности актрисы и едва смог продолжить интервью.
Комментарии (0)